«Штаб битвы за урожай» — так назвали недавно пропагандисты столичный Дворец независимости, когда Александр Лукашенко решил провести там совещание по вопросам уборочной кампании. На высшем уровне обсуждались даже завершение ремонта техники и организация сушки зерна. Вопросы сельского хозяйства политик, сам выходец из аграрной сферы, держит под личным контролем с начала своего правления, и такие совещания стали обычной картиной. Но почему абсолютно рутинный естественный процесс у нас год от года называют «битвой»? Разобрались, когда появилась и как пришла в Беларусь концепция «битвы за урожай», приверженцем которой стал Лукашенко — а страдают от этого все.
Опыт Муссолини и использование армии
Делать из сельскохозяйственных процессов локомотив пропаганды начал итальянский диктатор Бенито Муссолини. В 1925 году он анонсировал «Битву за зерно», которая началась в 1926-м. Целью было сократить импорт зерновых. Экономические стимулы, технические меры по повышению качества, механизации и применение химических удобрений способствовали успеху «Битвы». Годовой урожай в Италии увеличился примерно с 52 миллионов центнеров в начале 1920-х до почти 75 миллионов к концу 1930-х — страна достигла самообеспечения. В 1927-м состоялось награждение победителей всеитальянского конкурса производителей, приуроченного ко второму году «Битвы за зерно» — своего рода «Дожинки». Атмосфера, царившая вокруг всей этой инициативы, способствовала проникновению фашизма в сельскую местность.
Непосредственно выражение «битва за урожай» появилось немного позже и было буквальным. В 1940-е во время Второй мировой войны операция «Битва за урожай» прошла в Греции: местные партизаны боролись с немецкой оккупационной армией, стремившейся забрать хлеб у крестьян.
Вероятно, на фоне этих послевоенных реалий выражение пришло и в Советский Союз, частью которого тогда являлась Беларусь. И попало на благодатную почву.
Здесь уже раньше, на рубеже 1920−1930-х, власти начали насильственно проводить политику коллективизации — преобразование мелких единоличных крестьянских хозяйств в крупные общественные. Принудительный загон крестьян в колхозы, конфискация их имущества, изъятие зерна, высылка самых зажиточных (так называемых кулаков) — это была настоящая война против собственного населения. Коллективизация навсегда подорвала сельское хозяйство СССР — все последующие попытки его восстановления были не слишком плодотворны. Никакой мотивации для бесплатной работы в колхозе у крестьян не было.
После смерти Сталина (1953) случилась относительная либерализация. При новом руководителе страны Никите Хрущеве партийным органам не рекомендовали вмешиваться в деятельность колхозов. Хозяйствам простили все долги, уменьшили сельхозналог, в 2−5 раз повысили закупочные цены на продукцию (в том числе произведенную сверх нормативов). Материальная заинтересованность колхозников на некоторое время стала для властей важной.
Однако Хрущева хватило ненадолго. В 1957-м он выдвинул лозунг «Догнать и перегнать Америку». На местах старались изо всех сил. В Рязанской области России, например, уничтожили практически весь скот, чтобы перевыполнить поставки по мясу. В 1958-м руководитель СССР расформировал машинно-тракторные станции, обеспечивавшие колхозы техникой, и заставил их выкупить эту технику. Делалось это из лучших побуждений — чтобы дать колхозам больше самостоятельности. Однако Хрущев не учел, что имеющиеся у хозяйств средства были ограничены. Многие колхозы в итоге остались без денег. Эти и ряд других действий поставили сельское хозяйство на грань катастрофы.
Параллельно начались эксперименты. Уже с 1954-го власти приступили к освоению целины (собирательное название слабоосвоенных земель — в первую очередь в Казахстане). Но для ее обработки имеющихся сельхозработников сильно не хватало. В 1956-м в рамках работы на целине к уборке урожая привлекли армию. Такое случалось и раньше, но несистемно, а с этого года и до развала Союза практика стала постоянной. Минобороны СССР ежегодно готовилось к уборочной как к настоящей боевой операции. В 1970-м для этого выделили 102 тысячи автомобилей и около 210 тысяч человек. В один из годов на уборку урожая были брошены 250 тысяч военных. Привлекались даже ВДВ, ракетные войска стратегического назначения и группы войск, находившиеся в Центральной Европе (например, из Южной группы войск в Венгрии отправляли солдат в Краснодарский край России).
«Что будет, если СССР вступит в НАТО? — Бундесвер поедет собирать картошку в Подмосковье», — шутили в КВН в 1990 году.
Работа военных в сельском хозяйстве подрывала боеспособность вооруженных сил СССР. Уже в 1956 году тогдашний министр обороны Георгий Жуков отмечал, что это нарушает ход боевой подготовки, создает ненормальное положение в организации караульной и внутренней служб, а также в уходе за оружием и обслуживании боевой техники, подрывает дисциплину и приводит к потере техники. Он предлагал отказаться от этой традиции, но его не послушали. А уборка урожая все больше ассоциировалась с армией и форс-мажором.
Покупка пшеницы у США и радиопереклички в эфире
Тем временем эксперименты Хрущева продолжались. За целиной последовали кампания по насаждению кукурузы, ликвидация «неперспективных деревень», химизация (обильное использование химических удобрений и средств защиты растений), из-за чего произошло быстрое истощение и загрязнение почв. Комплекс этих противоречивых мер привел сельское хозяйство СССР в состояние глубокого кризиса. В 1963-м страна осталась без хлеба. Хрущев закупил 6,8 млн тонн пшеницы в Канаде, 1,8 млн тонн в Австралии, почти 2 млн в США и даже 400 тысяч тонн в Румынии. Тогда это казалось единичной неудачей и временной мерой.
Однако в следующем, 1964 году Хрущева в результате политического смещения отправили в отставку, ему на смену пришел Леонид Брежнев. При нем закупки импортной пшеницы стали постоянным явлением. Ситуация в сельском хозяйстве все больше ухудшалась, системных реформ не проводилось.
Низкий уровень жизни заставлял людей всеми способами переезжать в города. Долгое время это было сложно. В 1932 году в СССР ввели обязательные паспорт и прописку. Но крестьянам этот документ не выдавали, а значит, они не могли покидать свои деревни. Поэтому использовали обходные пути (например, служба в армии, после которой можно было осесть в городе). По официальным данным, среднегодовой отток из села в 1950–1970-е годы составлял 1,7 млн человек. С 1976-го паспорта стали обязательными для всех граждан Союза, достигших 16-летнего возраста. Но выдача 50 млн документов растянулась до 1981 года, а на отдаленных территориях процесс продолжался до 1989-го. После выдачи паспортов «переселенцев» стало еще больше.
Кризис в экономике, отъезд людей в города, физическое и социальное вымирание деревни (фактически ее деградация) не отменяли необходимости работать на полях. Но людей, средств, техники не хватало, а планы нужно было выполнять и перевыполнять год за годом. Поэтому уборочная каждый раз проходила с большим напряжением.
В итоге уже в 1960-е СМИ стали пестреть сводками непрекращающейся «битвы за урожай». Для сравнения, в фундаментальной книге Шейлы Фицпатрик «Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня» этот термин не упоминается ни разу.
«В эфире звучали радиопереклички о ходе уборочной. Звучало комично, как в игре про разведчиков. Руководители хозяйств докладывали: «Гроза! Я Сосна, за прошедшие сутки обмолочено и засыпано в закрома…» — вспоминал российский журналист Константин Давыдов о реалиях в Оренбургской области РФ.
Акцент на «борьбе» и «битве» был связан не только с использованием армии. Милитаристская риторика отсылала к 1930-м годам с их атмосферой чрезвычайных мер (без которых, как считалось тогда, советская власть не смогла бы удержаться и развить промышленность), преодоления лишений и трудностей. Такой идеологический фон позволял регулярно отправлять «на картошку» студентов, рабочих, научных сотрудников и даже школьников. Название «на картошку» было обобщающим — люди могли собирать морковь, свеклу, лен, хлопок, полоть посевы и так далее. «Выходило, как ни крути, что своей земли стране слишком много, чтобы ее могли обработать без принудительного труда студентов, солдат и прочих. Но ее же и слишком мало, чтобы прокормить население», — отмечал писатель и политик Юрий Черниченко.
В компании с Кебичем и Путиным
Представление уборочной как битвы, подвига, преодоления трудностей позволяло списывать неудачи на обстоятельство неопреодолимой силы — погоду. Этим активно пользовалась советская пропаганда — а беларусская пользуется до сих пор. Проанализировав газету Администрации Лукашенко «СБ. Беларусь сегодня», Media IQ отметило, что неудачи и трудности там объясняются любой «не такой» погодой — уборочную портят и жара, и холод, и дождь, и поздняя весна, и раннее лето: «Конечно, погода сыграла значительную роль», «Погода корректирует планы: после дождей земля влажная, что немного осложняет уборку», «Погода сыграла жестокую шутку с колхозом „Новая жизнь“», «Погода может погубить урожай овощей», «Если продержится солнечная погода, то…», «Жатва встала на паузу. Косилкам дождь не помеха», «Господь подарил нам прекрасные погодные условия в этом году, и мы должны этим воспользоваться».
Почему вообще Александр Лукашенко, пришедший к власти в 1994 году, подхватил риторику «битвы за урожай»?
Во-первых, со времен распада СССР прошло всего три года — прежняя политика еще не успела забыться. Да и для тогдашних властей успехи в сельском хозяйстве продолжали быть чрезвычайно важными.
Например, во время предвыборных дебатов 1994 года правительственный пресс-секретарь Владимир Заметалин «усиленно уговаривал кого-нибудь из представителей прессы спросить премьера Вячеслава Кебича (именно он вышел с Лукашенко во второй тур. — Прим. ред.), каковы виды на урожай. Но до самого конца программы Кебич не дождался паса в аграрный сектор электорального поля, и ему пришлось пасовать себе самому: „Ну а почему никто меня не спросит, каковы виды на урожай?“ Виды, как выяснилось, были неплохие, вот только урожай (уже после выборов) пришлось собирать не тому, кто сеял», — иронически писал потом исследователь Александр Федута.
Во-вторых, для Лукашенко «битва за урожай» была абсолютно естественной частью идентичности. Политик рос в деревне, а потому был рядовым участником «сражения» как школьник и студент. Позже, в 1987–1994 годах, он возглавлял совхоз «Городец» в Шкловском районе Могилевской области (в том числе будучи депутатом Верховного Совета), а значит, участвовал в «битвах за урожай» и лично как руководитель.
Придя к власти, он быстро перенес свой опыт на всю страну. Первое найденное нами упоминание о «битве за урожай» при Лукашенко датируется уже 1996 годом. Тогда в августе политик заявил о намерении провести референдум (в итоге в результате фальсификаций была принята новая версия Конституции, давшая ему неограниченные полномочия). Тогда же он объявил о начале «битвы за урожай» и о том, что на время уборочной все политические баталии должны быть прекращены. Власти анонсировали что-то похожее на социалистическое соревнование. Победителей «битвы» предполагалось одарить 12 легковыми автомобилями, серебряные «призеры» должны были получить холодильники, бронзовые — телевизоры. Эта идея нашла отражение в празднике «Дожинки», который первый раз прошел в Столине как раз в сентябре 1996-го. Так Лукашенко перешел к политике, которой придерживался все последовавшие годы у власти.
Например, в 2002-м Лукашенко из-за раннего созревания зерновых перевел уборочную кампанию на «чрезвычайное положение» и создал «чрезвычайные тройки», куда включил двух уполномоченных и местного губернатора. Этих людей он наделил сверхправами, дав указание «на месте арестовывать, разбираться и наказывать». Между тем это была прямая параллель с расстрельными тройками 1930-х годов, отправившими без суда и следствия на тот свет миллионы людей. В 2006-м Лукашенко отмечал, что «легкого хлеба не бывает. Но в этом году воистину была труднейшая битва за урожай, трудности и серьезные испытания пришлось преодолевать почти весь год».
Кстати, в своих «битвах за урожай» он был не одинок — об аналогичном периодически заявлял и президент России Владимир Путин: как в нулевые, так и в двадцатые. Но у бывшего сотрудника КГБ — в отличие от экс-председателя совхоза — не было искреннего интереса к этой сфере. Поэтому его обращения к сельскому хозяйству были эпизодическими.
«У нас — битва за урожай, а у них — мировая война за продовольствие»
Однако вернемся к Лукашенко. В десятые годы политик немного расслабился. «Ушло в прошлое само понятие „битва за урожай“. Главные сельскохозяйственные кампании — сев и жатва — уже проходят без авралов, в нормальном плановом режиме», — заявлял Лукашенко в 2013-м. Спустя шесть лет, в 2019-м, политик подтвердил, что для Беларуси уборочная кампания давно перестала быть «битвой за урожай». Мол, в стране достаточно техники, сил и средств для ее проведения в срок и в полном объеме.
Однако при этом беларусских школьников и студентов регулярно отправляли в совхозы на сбор урожая (как за деньги, так и за школьное питание). А в 2014-м Лукашенко привычно заявлял: «Имейте в виду, что в этом году уборка будет как никогда „военной“. Хлеб вырос прекрасный, и его надо убрать до грамма».
Запустив механизм массовых репрессий и создав в стране атмосферу «осажденной крепости», Лукашенко окончательно вернулся к привычной риторике родом из СССР. Уже в 2021-м он напутствовал подчиненных, что «теперь основная задача — вырастить и сохранить урожай». В 2023-м он вновь заявлял, что беларусы «чуть ли не каждый год борются за урожай». Посыл подхватили и пропагандисты. «У нас — битва за урожай, а у них — мировая война за продовольствие. <…> Но раз идет мировая война за продовольствие, то и внимание верховного главнокомандующего на беларусском фронте тут весьма кстати», — писал в 2022-м провластный политолог Алексей Беляев.
В том же году «СБ. Беларусь сегодня» отрапортовала, что в «битве за урожай» участвуют военнослужащие внутренних войск из шести войсковых частей. «Особенно почетно убирать хлеб на малой родине главы государства. Это символ доверия. Военнослужащие, понимая высокую ответственность, прилагают еще больше усилий, чтобы оправдать его», — в лучших традициях советской газеты «Правда» цитировало издание слова одного из старших прапорщиков, посвященные работе в деревне Александрия.
Лукашенко обратился к риторике «битвы за урожай» не только потому, что она была привычной ему с детства. Как считает, например, экс-глава сельхозпредприятия в Столбцовском районе Николай Лысенков, таким образом он хочет продемонстрировать собственную вовлеченность в процесс управления: «Лукашенко по большому счету управляет страной как председатель колхоза». Но и это не единственная причина. При Лукашенко сельское хозяйство страны, оставшееся в основном под госуправлением, оказалось в серьезном упадке. Хозяйства в долгах и выживают на дотациях, низкие зарплаты и нехватка квалифицированных кадров, устаревшие технологии, далеко не самая высокая урожайность даже по сравнению с соседями. К реформам власти не готовы, новых идей, как изменить ситуацию, нет. Поэтому уборка урожая и проводится в духе советских мобилизационных кампаний.
Впрочем, доля истины в том, что это «битва», все же есть, говорит Лысенков. «К сожалению, она действительно происходит: техника не подготовлена, удобрений не хватает, в колхозе надо уборочную начинать — топлива вообще нет. И потом мы просто прыгаем в последний вагон, а не планомерно идем. Я бы сравнил это с пожарами. Условно, у хорошего хозяина никогда пожара не возникнет. А плохой до последнего тянул, все вспыхнуло — и он отважно этот пожар потушил и теперь считает, что герой. На самом деле герой тот, кто не допустил этого пожара. У нас, к сожалению, все наоборот».
